В конце 2016 г. в Петрозаводске был взят под стражу Юрий Дмитриев, историк, поисковик захоронений жертв коммунистических репрессий в Карелии. Именно ему принадлежит заслуга исследования в 1997 году места массовых расстрелов в печально знаменитом Сандармохе. В 1930-е годы в этом лесном урочище было убито около 10 000 заключенных ИТЛ и тюрем севера СССР, и подробности этих преступлений оставались тайной за семью печатями до того, как на бывший расстрельный полигон НКВД в Сандармохе не прибыла экспедиция карельского «Мемориала» во главе с поисковиком-подвижником Дмитриевым.

За что же арестовали, а сегодня, как гласит пресса (http://krpress.ru/2018/03/20/obvinitel-zaprosil-dlya-yuriya-dmitrieva-9-let-kolonii.html ), обрекают на срок в 9 лет строго режима, скромного историка, не имеющего отношения ни к измене Родине, ни к террористической деятельности? Формальный состав, вменяемый ему в вину, – «изготовление детской порнографии». Таковым, по версии следствия, сочли хранение в личном компьютере фотографий раздетой малолетней приемной дочери, которые Дмитриев делал для органов опеки для иллюстраций ее физического развития. Как сообщают СМИ, для того, чтобы добыть эти фото, органы организовали спецоперацию с вызовом Дмитриева на допрос и проникновением тем временем в его квартиру.

Прямо скажем, история странная, туманная. Будем надеяться, что суд расставит в ней все точки над «i», но для понимания ее, а точнее, ее возможной подоплеки, необходимо сопоставить два факта. Первый состоит в осознании смысла феномена под названием Сандармох. Второй – в нынешней позиции российских властей и спецслужб, в частности, в отношении к трагическим страницам нашей истории, роли в них советских органов госбезопасности и их одиозных служителей, именуемых (с ужасом или гордостью – в зависимости от нравственного кредо) «чекистами». Мы не будем делать выводов из такого сопоставления, а просто укажем на оба факта, предоставив выводы читателю.

Факт первый состоит в том, что в последние годы в России наметился тренд, суть которого в оправдании и возвеличивании Октябрьской революции, большевиков и вооруженного отряда их партии – органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, которые на протяжении нескольких десятилетий вели войну с собственным народом с жестокостью, подобающей разве что иноземным оккупантам. Апофеозом такой апологетики стало интервью директора ФСБ «Российской газете» в канун 100-летия ВЧК (см. статью «Мы – дети Дзержинского» http://rys-strategia.ru/news/2018-01-08-4560

О втором обстоятельстве стоит поговорить подробней.

Итак, глухое урочище Сандармох стало в приснопамятном 1937-м секретным полигоном для казней НКВД. За относительно короткий период – почти 10 тысяч расстрелянных. В списки жертв попали заключенные ГУЛага и Соловецкой тюрьмы особого назначения. Среди них представители как советской партийной элиты, так и изгоев советского общества, и до того подвергавшихся истреблению режимом, правда, не такому интенсивному. Смерть уравняла бывших и чекистов дзержинско-ягодовского призыва, и бойцов интербригад, сражавшихся в Испании, и крестьян-трудпоселенцев, и бывших белогвардейцев, проходивших в фальсифицированных делах НКВД по линии заговорщиков-повстанцев, и профессоров из числа «бывших людей», и простых школьных учителей...

В августе 1937 года в СССР, по приказу наркома Ежова № 00447, началась «Операция по репрессированию кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Ее острие было нацелено на самых трудолюбивых, а потому крепких и зажиточных, крестьян, раскулаченных в коллективизацию, сосланных на севера, иногда совершавших побег из спецпоселков, после чего скитавшихся по городам и промзонам, становившихся главными мишенями милицейских Троек как уголовники-нарушители паспортного режима.

Но под зачистку попадал и ряд других неугодных режиму «элементов»: бывших царских полицейских и офицеров, повстанцев и белогвардейцев, проигравших в Гражданскую и отчаянно пытавшихся интегрироваться в новое бесклассовое общество (подробнее – в статье «Конвейер НКВД» http://rys-strategia.ru/publ/1-1-0-3099 ). Как видно на примере Нины Делибаш-Иоселевич, одной из категорий той операции, задачей которой стало окончательное решение вопроса о «врагах народа» в СССР, стали и некоторые из прежних хозяев жизни, еще недавно всесильных функционеров партии и ВЧК.

Ликвидация заключенных Соловецкой тюрьмы была специальной секретной операцией УНКВД по Ленинградской области. В этой операции рука об руку действовало как начальство Соловецкой тюрьмы в лице Апетера, Раевского и Дуккура, так и спецбригада областного управления во главе с сотрудниками административно-хозяйственного отдела Матвеевым и Алафером. Все – офицеры госбезопасности, орденоносцы. В кулацкую операцию расстрельным командам передавались протоколы особой тройки УНКВД со списками из 1116 приговоренных. Конвейер смерти работал поздней осенью 1937 г.

Все полигоны НКВД, где производились массовые расстрелы, были строго засекречены. Да и до сих пор они остаются государственной тайной за семью печатями, распечатать которые стремилась и стремится, чаще всего безуспешно, совестливая общественность. В Нижнем Новгороде это никому не удалось. В Карелии поисковикам повезло больше. В 1995 г. сотрудники «Мемориала» обнаружили сведения о Сандармохе в архиве УФСБ по Архангельской области. (Тренд на апологию «великой революции» и ВЧК еще не наступил). А два года спустя состоялась та экспедиция во главе с Юрием Дмитриевым, которая принесла шокирующий результат.

Тренд и арест, арест и тренд. Повинуясь простой логике, их не так просто разделить. Суд над открывателем Сандармоха может поставить в этой подозрительной истории точку. А может – многоточие. И если версия о провокации с целью расправы над Юрием Дмитриевым верна, становится тревожно. За страну, за ее будущее...

Станислав Смирнов
Источник: Русская Стратегия
(здесь в сокращении)