Эту большую работу мне прислал Владислав Георгиевич Краснов. Он написал ее в 1978 г. по-английски, поскольку она была предназначена для англоязычных западных читателей, чтобы дать им представление о русском патриотическом фланге в диссидентском движении в СССР, который на Западе часто представлялся в ложном "мракобесном" виде. Узнав о кончине В.Н. Осипова, автор перевел эту свою работу на русский язык и предложил мне для публикации. Считаю уместным опубликовать ее на данном сайте Союза Русского Народа, в котором Владимир Николаевич был членом Главного Совета. (Здесь удалены некоторые англоязычные ссылки с пояснением советских реалий, в которых нет необходимости для русских читателей.)
Описанная В.Г. Красновым мiровоззренческая эволюция Осипова от марксиста и диссидента-западника к русскому православному патриотизму для кого-то из наших читателей может оказаться несколько неожиданным "портретом" Владимира Николаевича, но, с моей точки зрения, она нисколько не умаляет его значения как одного из выдающихся представителей Русского движения. Наоборот: такая эволюция показывает всю трудность обретения истинного мiровоззрения ищущими молодыми людьми в тогдашнем Советском Союзе, пытавшимися противостоять официальной лжи, и их освобождение от этой лжи было большим жизненным достижением, на которое в СССР были способны немногие. ‒ МВН.

Сага о визите Владимира Осипова в Монтерей

Памяти моего друга молодости

Владислав Краснов

Владимир Николаевич Осипов (9 августа 1938 ‒ 20 октября 2020) ‒ русский писатель, основатель советского самиздатского журнала "Вече". Журнал считается важной вехой в развитии национального или славянофильского направления советского диссидентского движения.

Я должен выставить на сайт Ассоциации Доброй Воли Америки & России эту статью, пока я все еще перебираю свои воспоминания о моем дорогом друге и коллеге-диссиденте, сыгравшем выдающуюся роль в том, чтобы сделать освобождение России от тоталитарного коммунистического правления максимально мирным и менее болезненным для людей.

Господин Осипов посетил Калифорнию в апреле 1990-го года по моему приглашению. В Стэнфорде меня попросили быть его переводчиком. В нашем институте студенты знали русский достаточно, чтобы слушать его без переводчика. Он был рад пообщаться с моими русскоязычными студентами в Монтерейском институте международных исследований.

Я также весьма благодарен издателям из Индии за то, что они избрали Осипова главным героем первой части моей книги "С Востока на Запад: послание мира" («From the East to the West: A message of Peace»). Не могу сказать наверняка, был ли Владимир Николаевич знаком с трудами Махатмы Ганди, но я уверен, что он разделял идеи ненасилия и доброй воли ко всем народам.

Покойся с миром, мой дорогой друг! Ниже приведены мои воспоминания о тебе, опубликованные в журнале "Религия в коммунистическом мире" ("Religion in communist lands") в 1979 году с небольшими исправлениями.

Владимир Осипов: от атеизма к христианству

Представлено в качестве доклада в Американской ассоциации преподавателей славянских и восточноевропейских языков (AATSEEL) 29 декабря 1978 года, Нью-Йорк. Опубликовано редакцией журнала "Религия в коммунистическом мире" (RCDA), том. XVIII, номера 1,2 и 3, 1979. Опубликовано преподобным Благославом С. Грубы, 475 Риверсайд Драйв, Нью-Йорк, NY 100274. Мы благодарны преподобному Грубы, католическому священнослужителю, за его сострадание к угнетенным русским христианам в СССР, в числе которых был Владимир Осипов (1938-2020).

Введение

Имя Владимира Осипова, издателя и редактора самиздатских журналов "Вече" и "Земля"[1], известно в странах свободного мира уже довольно давно. С начала 1970-х годов его публикации считаются главным рупором возрождающегося христианского неославянофильского и русистского мышления. Статьи, в том числе передовые, и открытые письма Осипова публиковались в русской эмигрантской прессе, в первую очередь в журналах "Посев", "Грани" и "Вестник"[2]. Западные СМИ также распространили некоторую информацию о "Вече", а также новости об арестах и тюремном заключении Осипова. В 1977 году он был избран в Международный ПЕН-клуб, благодаря чему получил международное признание.

Среди американских ученых он привлек внимание профессора Джона Б. Данлопа, написавшего книгу о Всероссийском социально-христианском союзе за освобождение народов (ВСХСОН) («New Russian Revolutionaries»,1976г., ‘Новые русские революционеры’), основанном Игорем Вячеславовичем Огурцовым в 1964 году. Более того, профессор Даррелл П. Хаммер из Университета Индианы в Блумингтоне сообщил мне, что пишет научную статью об Осипове. Также недавно журнал "Посев" опубликовал сборник сочинений Осипова под названием "Три отношения к родине".

Тем не менее, несмотря на его относительную известность на Западе, Осипов не получил моральной поддержки, со стороны свободного мира, которой он по праву заслуживает в своем тяжелом положении узника совести в СССР. Главная причина этого, на мой взгляд, что его идеи часто воспринимали ошибочно: их видели в равной степени анахроничными и враждебными по отношению к Западу. Некоторые опасаются, что его призыв к национальному самосознанию русского населения может перерасти в форму шовинизма. Другие подозревают, что его публикации могут быть толчком к выражению антисемитских настроений. Есть также и те, кто подозревает у Осипова антидемократические и правые тенденции.

Чего критики Осипова никак не хотят брать во внимание, так это того, что его путь к славянофильству и идеям Достоевского, к русицизму и христианству был долог и тернист, и что двигался он в этом направлении после того, как уже побывал убежденным сталинистом, марксистом и в некотором смысле западником. К сожалению, они не в состоянии признать даже тот очевидный факт, что в конце пути Осипов приземлился не в кремлевских хоромах, а в застенках трудового лагеря, где пребывает до сих пор. Другими словами, они осуждают абсолютно беспомощного и оскорбленного человека за то, что он предположительно мог или не мог сделать, и даже не думают воздать ему должное за то, что он действительно совершил.

I. Московский университет. Мои воспоминания

Я хотел бы поделиться с вами своими воспоминаниями об этом человеке, о его свершениях и о том, через что ему пришлось пройти. Основное внимание будет уделено его студенческим годам в Московском университете, с осени 1955 года по зиму 1959 года, когда его исключили оттуда. Я знал его в нескольких ипостасях: как коллегу и однокашника несколько курсов подряд с тех пор, как мы оба поступили в 1955 году; и как соседа по общежитию в Черемушках и на улице Стромынка; как члена комсомола, с которым мне приходилось иметь дело в бытность секретаря комсомола перед группой из 200 вновь зачисленных студентов. Но самое главное, я знал его как "соучастника" в "заговоре", имевшем своей целью не свержение правительства, а возможность делиться друг с другом мыслями и чувствами, которые следовало держать в секрете, чтобы остаться нераскрытыми и никто не донес на нас. Задолго до того, как слово "диссидент" стало известно в русском языке, и Осипов, и я принадлежали к ранней тройке единомышленников [людей, разделяющих одни и те же взгляды], которые верили в неотъемлемую ценность инакомыслия [гетеродоксии].

Мое первое впечатление о нем было как о типичном советском пропагандистском плакате с изображением молодого, суперпатриотичного, насквозь советского и фанатично преданного комсомольца. На тот момент ему было всего семнадцать лет. Внешне он был воплощением здоровья и жизнерадостного ребячества. Он также отличался типично русской внешностью: светлые волосы, голубые глаза, небольшой рост, но при этом крепкое телосложение. Его розовощекое округлое лицо чем-то напоминало мне русских воинов, показанных в фильме "Александр Невский". Эта ассоциация подкрепилась также тем, что он происходил из Псковской области ‒ территории воинских подвигов князя Александра Невского. Физический облик Осипова и его невероятная эрудированность представляли собой удивительно гармоничный симбиоз.

II. Студенческая коммуна

Проживая в общежитии, Осипов и несколько его соседей образовали своего рода коммуну. Они вместе учились, ложились спать в одно и то же время (обычно поздно), вместе играли в карты, вместе ели и вместе голодали ‒ делились друг с другом буквально всем до последней копейки. Как только делиться больше было нечем, друзьям часто приходилось занимать небольшие суммы денег у других, и вернуть их было не всегда легко. Иногда они даже реквизировали запасы продовольствия из тумбочек у своих соседей за пределами коммуны, отчасти потому, что у них действительно не было ни гроша, но также для того, чтобы утвердить принцип главенства народа над интересами отдельных личностей. В политическом отношении в коммуне господствовал дух советского суперпатриотизма и непререкаемой преданности партии. Будучи секретарем комсомольской организации, я знал это очень хорошо, так как участники этого общества были первыми, кто изъявлял желание участвовать в воскреснике [коллективная добровольная работа в воскресенье], на строительстве Московского метро или стать донорами крови.

III. Студент-немарксист

Месяц спустя произошел один скандальный инцидент. На семинаре по марксизму-ленинизму один студент не только бросил вызов профессору, указав на противоречия в учении Маркса, но даже осмелился признать, что не является марксистом. Большинство участников коммуны были возмущены словами "дерзкого" студента, но только не Осипов. Он стал исключением.

После случившегося немногие студенты осмеливались разговаривать с тем студентом на переменах, опасаясь, что станут "белой вороной" в глазах сотоварищей. Поскольку в то время я был комсомольским лидером, по долгу службы я обязан был поговорить с ним об этом инциденте, а также напомнить ему о вступлении в профсоюз, что он упорно отказывался делать, поскольку не был членом комсомола и, как следствие, не чувствовал себя обремененным партийной дисциплиной. Я встречал этого человека раньше в начале учебного года и он показался мне чрезвычайно умным и грамотным. Я быстро обнаружил, что мы разделяем недюжинное восхищение Фридрихом Ницше. Звали этого студента Анатолий Иванов (https://traditio.wiki/Анатолий_Михайлович_Иванов), родом он был из Москвы. Под предлогом моих обязанностей секретаря комсомола я один мог разговаривать с ним без всякой опаски. Вскоре я познакомил Осипова с Ивановым.

По нашей рекомендации Осипов начал читать работы Ницше и быстро нашел в его философии "антидот" от советской коллективистской "веры". Следует отметить, что Ницше сыграл значительную роль в развитии советского диссидентства. Из-за своего циничного отношения к христианству и всем традиционным религиям советские цензоры не запрещали досоветские издания его работ, когда его популярность была сравнима с популярностью Карла Маркса. Однако власти все же опасались, что его призыв к "кардинальной переоценке ценностей" может подстегнуть советских диссидентов. Осипов рассказал мне, как пошел на хитрость: чтобы взять книги Ницше в Библиотеке Ленина, он неправильно написал имя немецкого философа как НИТУШЕ, притворившись невежественным, чтобы библиотекарь не донес на него за чтение трудов "философа-реакционера".

IV. Антисталинская речь Хрущева

Последний удар по коммунистическим убеждениям Осипова был нанесен речью Никиты Хрущева на 20-м съезде КПСС. Хотя полный текст выступления так и не был обнародован, мы узнали о его основном содержании во время внеочередного собрания, на котором партийный чиновник провел для нас брифинг. Несмотря на попытки Хрущева не раскрывать в полной мере масштабы сталинских преступлений, факты, которые он привел, были в достаточной мере обличающими. Как признается Осипов в своих мемуарах, "доклад Хрущева и 20-й съезд разрушили нашу веру, потому что Сталин был движущей силой, центром идеологии для тех, кто вырос во время его правления. Старшему поколению коммунистов было легче принять эти факты, потому что они не видели Сталина как лидера, способного построить социалистическое общество".

Учитывая тот факт, что Сталин и "советская власть" были практически синонимами для нашего поколения, Осипов говорит: "Все мы, будущие диссиденты, в ранней юности были фанатичными сталинистами. По приказу Сталина, которого мы видели вершиной человеческого разума, образцом силы воли и совести, мы были готовы на все. Мы попросту не замечали происходящего вокруг. Мы не замечали ни нищеты наших деревень, ни произвола наших чиновников, ибо Сталин был для нас настоящей религией".

Однажды Володя рассказал мне, что пятнадцатилетним парнем он приехал в Москву за сотни километров, чтобы в марте 1953 года оплакать "умершего бога" Сталина. Он был свидетелем того, как толпа скорбящих, охваченная жуткой паникой, затоптала насмерть десятки людей и как он сам чудом избежал этой участи. Эта трагедия не поколебала его веры ни в Сталина, ни в советскую власть, но развила пытливость его ума. Три года спустя ему пришлось смириться с тем фактом, что бог, которому он поклонялся и которого оплакивал, был всего лишь кровожадным идолом.

V. Венгерская революция

Неудивительно, что, когда осенью 1956 года разразилась венгерская революция, мы сочли официальную информацию об этом событии заведомо ложной. В то время как некоторые участники ныне несуществующей коммуны предпочли проигнорировать факт антикоммунистического восстания, а некоторые другие выразили готовность отправиться в Египет для борьбы с "сионистами и империалистами", Володя попытался воззвать к их историческому сознанию, проведя параллель между русской интервенцией в Венгрию в 1848 году и советской интервенцией в 1956 году. Мы, тройка единомышленников, были встревожены не только советским вмешательством, но и пассивностью Запада. Если до Венгрии мы все еще верили советской пропагандистской лжи об агрессивных замыслах НАТО, то после событий 1956 года мы начали подозревать, что у НАТО не было даже воли к защите и сопротивлению. Нам стало ясно, что в борьбе за освобождение от коммунистического гнета мы не должны рассчитывать на западные правительства.

Со временем Осипов стал одним из главных "ловцов человеков" среди наших сокурсников на историческом факультете Московского университета. Напомнив им о русской интервенции 1848 года в Венгрии, он продолжал задавать нашим студенткам другие провокационные вопросы, такие как: "Что бы вы сделали, если бы влюбились в нациста во время войны?" В то время наши мальчики и девочки были очень влюбчивыми, поэтому ответы часто не совпадали с политической линией партии в отношении любви к классовым врагам. Это позволило Володе продолжить дальнейшую бомбардировку ранее полностью промытых мозгов.

В других случаях он размышлял перед студентами: не было бы лучше, если бы Наполеону удалось завоевать Россию? Когда невинные умы поспешно возражали в патриотическом азарте, а не с помощью аргументов, он ставил их в тупик, говоря, что как русский он полностью согласен с ними, но как марксист он не может не оценить наполеоновское завоевание как более "прогрессивное", чем деспотизм русских царей.

Затем был вывешен написанный от руки протестный плакат действующего в одиночку студента против советской помощи слаборазвитым странам, таким как Индия, "когда мы сами живем в бедности и нищете". Плакат был оперативно снят со стены у входа в кабинет декана, а студента исключили из университета и отправили на фабрику для "трудового перевоспитания".

VI. Дело Краснопевцева

За этим последовал еще более ошеломляющий инцидент: арест и суд над подпольной организацией, состоявшей из дюжины студентов и аспирантов исторического факультета. Эта организация поддерживала контакты с московским рабочим классом, внутри которого они пытались распространять антиправительственные листовки. Во главе организации был Лев Николаевич Краснопевцев ‒ аспирант, кандидат в члены партии и секретарь комитета ВЛКСМ исторического факультета. Их политическая платформа была в основном социалистической и марксистской, но они критически относились к тому, как строился социализм в СССР. Никто из нас троих не имел с этой организацией никаких связей, но многочисленные аресты на факультете и суровые приговоры, вынесенные в феврале 1958 года, свидетельствовали о том, что мы можем стать следующей мишенью.

VII. 40-я годовщина Октябрьской революции

Осенью 1957 года Осипов пригласил меня торжественно отпраздновать ^{40-летие} Великой Октябрьской революции в компании "единомышленников", которых я никогда раньше не встречал. Это было 7 ноября 1957 года. Можно сказать, мы тайком прибыли по неизвестному адресу. Там было много разнообразного угощения, как и на любой другой вечеринке, посвященной "вечной славе революции". Там было около сорока человек, начиная от старшеклассников и заканчивая рабочими и редакторами государственных издательств. Несмотря на то, что большинство людей, которые,  казалось, встретились друг с другом впервые, ‒ на протяжении всего вечера царило чувство необычайного доверия.

Затем, по традиции, кому-то надо было произнести первый тост. Без всякого предупреждения один из мужчин, аккуратно одетый и выглядевший немного старше нас, встал и громко, без спешки, спокойно и деловито произнес: "Пусть эта 40-я годовщина Октябрьской революции будет последней!" Реакция аудитории была столь же удивительной: никто не возражал, и ни один человек не постеснялся опорожнить свой бокал. Остаток вечера небольшие группы вели дискуссии, иногда довольно жаркие. Обсуждали философию, поэзию и политику.

Однако я не слышал, чтобы кто-нибудь поднимал очевидный вопрос: что нам делать, чтобы приблизиться к благородной и смелой цели тоста ‒ сделать эту годовщину последней? Я упоминаю этот случай по двум причинам: во-первых, чтобы указать на высокую степень оптимизма, царившего среди молодежной оппозиции в 1957 году. Во-вторых, я хотел показать неспособность зарождающегося диссидентского движения сочетать свои лозунги с действиями. Это  было мое последнее участие с Осиповым в организационных вопросах, хотя мы продолжали встречаться и обсуждать разные вещи.

После того вечера последовала серия инцидентов, которые в конечном итоге привели к исключению Осипова из университета и вступлению на путь открытой оппозиции. Этот путь оказался путем мученичества.

Вскоре наша тройка единомышленников перестала видеться и окончательно распалась. Сначала Иванова отстранили от университета якобы за низкую успеваемость (на самом деле у него были пятерки по большинству предметов, но он провалил некоторые тесты по марксистской «ортодоксии»). Затем академическое предупреждение получил Осипов. Его обвинили в том, что он написал еретическую работу для студента, и больше всего администрацию возмутило то, что эта работа якобы цитировала Льва Троцкого. Я сомневаюсь, что Володю как-то волновал Троцкий, но его порицали за то, что он писал "с троцкистских позиций". И хотя партийные фанатики подозревали также  меня в том, что я был провокатором под видом комсомольского активиста, они не смогли найти ничего такого с моей стороны, за что можно было бы мне отомстить. Тем не менее, они рекомендовали администрации лишить меня  стипендии на один семестр за "недостаточную социальную вовлеченность", что было быстро исполнено.

VIII. Кульминационный момент и исключение из университета

 

Апогей наступил зимой 1959 года, когда Иванова арестовали в Исторической библиотеке в Москве за чтением антимарксистского философского трактата. Его обвинили в распространении антисоветской пропаганды и поместили в психлечебницу. 9 февраля 1959 года, сразу после зимних каникул, Осипов открыто выступил с протестом перед  двумя сотнями студентов-историков во время комсомольского собрания, созванного для того, чтобы публично осудить Иванова. Я не присутствовал на этой встрече: из-за простуды я не смог вовремя вернуться в Москву из родного города Пермь, где я провел зимние каникулы. Только несколько дней спустя я узнал, что произошло.

Я узнал, что Осипов осмелился приложить активные усилия, дабы защитить Иванова. Ссылаясь на недавнее заявление Хрущева иностранным журналистам о том, что в СССР нет политических заключенных, Осипов попросил собрание комсомола обратиться к правительству в защиту  Иванова. Попытка была напрасной, а самого Осипова исключили из комсомола, а затем и из университета.

IX. Выживание

После исключения Осипова из университета я видел его лишь изредка. Он переживал тяжелые времена, работая на случайных работах. Но он не терял бодрости духа. Он женился, переехал из Москвы и поселился в полуразвалившемся доме. В шутку он назвал его Коломбе-ле-Дёз-Эглиз, иронично намекая на резиденцию Шарля де Голля во Франции. С некоторой долей самоиронии он проявил уважение к западному государственному деятелю, который считал, что русский народ не следует списывать со счетов как неисправимых коммунистов.

X. Площадь Маяковского

Поселившись в своем Коломбе, он начал принимать участие в поэтических чтениях без цензуры на площади Маяковского, где встречался с такими героическими людьми, как Эдуард Кузнецов, Александр Гинзбург (1936-2002), Юрий Галансков (1939-1972), Илья Бокштейн (1937-1999) и Владимир Буковский (1942-2019). Осипов стал одним из первых читателей и распространителей самиздатского журнала А.Гинзбурга "Синтаксис". Он также сыграл важную роль в популяризации работ художника-нонконформиста русского национального возрождения Ильи Глазунова (1930-2017). Когда Гинзбург был арестован в июле 1960 года, Осипов выпустил первый номер собственного журнала "Бумеранг". Он также опубликовал несколько статей в самиздатский журнал "Феникс", выпущенный Юрием Галансковым (1939-1972), который впоследствии умер в трудовом лагере в Мордовии.

XI. Семилетний приговор

6 октября 1961 года Володя был приговорен к семи годам каторжных работ. Ему было предъявлено обвинение в антисоветской агитации и пропаганде и в "обсуждении возможности совершения террористического акта против главы советского правительства". В ходе судебного разбирательства Осипов признал себя виновным, но позже решительно отверг обвинения, заявив, что его наказали исключительно за "инакомыслие и свободу мысли". Также очевидно, что его мысли не отклонялись от советского коммунизма дальше, чем это было у югославского социализма. "В то время, ‒ пишет он, ‒ Югославия была для нас образцом социализма, и мы опирались на таких авторитетов, как Ленин, Тито, Тольятти и лидеров "рабочей оппозиции" Шляпникова и Коллонтай".

Похоже, что на протяжении студенческих лет и вплоть до ареста в конце 1961 года взгляды Осипова в целом симпатизировали Западу: благосклонность к западным демократиям, симпатия к венграм, восстающим против его собственной родины; восхищение де Голлем, в сочетании с остаточной привязанностью к марксизму; заигрывание с югославской моделью социализма. Но верно и то, что все эти годы он в душе оставался русским патриотом, а не советским.

Как развивались его убеждения в дальнейшем? Ответить на этот вопрос мне не представляется возможным из-за отсутствия воспоминаний того времени, потому что в то время он столкнулся с суровыми реалиями цензуры и трудовых лагерей. Поскольку в октябре 1962 года я остался в Швеции, я должен полагаться на его собственные труды, с которыми у меня была возможность ознакомиться, просмотрев Архив самиздата в Гуверовском институте при Стэнфордском университете, и некоторые из которых теперь доступны в собрании сочинений Осипова "Три отношения к родине".

Говоря о своем первом семилетнем сроке, который он отбыл от звонка до звонка до 1968 года, он с гордостью упомянул, что его плен длился на год дольше, чем у героя поэмы лорда Джорджа Гордона Байрона "Шильонский узник". Заключение сломило дух героя Байрона:

И люди наконец пришли
Мне волю бедную отдать.
За что и как? О том узнать
И не помыслил я ‒ давно
Считать привык я за одно:
Без цепи ль я, в цепи ль я был,
Я безнадежность полюбил.

XII. Лагерь помог мне прийти к Богу

Осипов обрел Бога особым образом. Хотя условия содержания в Потьминском лагере были не лучше, чем в Шильоне, они повлияли на Осипова в противоположном направлении. "Если в прошлом я был материалистом, социалистом и утопистом, лагерь превратил меня в человека, верящего в Бога, Россию и наследие наших предков", ‒ вспоминал Осипов в своих воспоминаниях "Площадь Маяковского, статья 70", написанных в 1970 году.

После освобождения он стал издавать самиздатские журналы "Вече" и "Земля". Эта деятельность привела его ко второму аресту и тюремному заключению на восьмилетний срок, который он отбывает в настоящее время.

XIII. Первый выпуск журнала "Вече"

Во вступительном слове к первому выпуску "Вече" Осипов пообещал работать над "возрождением и сохранением русской национальной культуры и этического и духовного наследия наших предков". Название журнала восходит к российской исторической практике «вече» ‒ народному собранию, которое Осипов однажды описал,  как нечто сродни греческой «агоре», или британскому парламенту. Собственно, вече процветало в Новгородской и Псковской областях до монгольского завоевания Руси и последующей аннексии их Москвой. Родословная Осипова происходит из Пскова.

Верный своему названию, журнал "Вече" приглашал всех читателей, независимо от их политических взглядов, высказать свое мнение. "Одно мнение может быть противоположным другому, но все наши споры должны быть направлены на одну цель ‒ на благо России."

Самиздат "Вече" выпустил десять номеров за четыре года, прежде чем прекратил свою деятельность из-за раскола среди редакторов и преследований со стороны властей.

После того, как "Вече" прекратил свое существование, и до своего ареста 28 ноября 1974 года, Осипов успел издать два выпуска журнала "Земля". В этом новом журнале он снова поклялся следовать идеям славянофилов и Достоевского, а также сделал акцент на религиозном характере своего национализма. "Люди, которые не проявляют милосердия, великодушия и любви к Богу и людям, ‒ заявил Осипов, ‒ не могут зваться русскими".

В том же духе он осудил продвигаемый властями "атеистический национализм" как сатанинский. Это неприятие официального национализма нашло раннее выражение в его статье "Три отношения к родине", которая дала название сборнику его работ в журнале "Посев". Он различал три отношения к своей родине: ненависть, псевдолюбовь и подлинная любовь. Различие между последними двумя явно указывает на осуждение с его стороны официального русского национализма, формально провозглашенного властями как патриотизм, который советские лидеры не прочь использовать всякий раз, когда чувствуют, что официальная идеология марксистского интернационализма не способна укрепить страну.

XIV. Поддержка позиции  Солженицына

Политические взгляды Осипова, пожалуй, лучше всего выражены в его статье "Пять возражений Сахарову", написанной в ответ на критику Сахарова в адрес "Письма Александра Солженицына вождям Советского Союза." Выражая сожаление по поводу "взаимной нетерпимости" между "националистическим" и "демократическим" направлениями советских диссидентов, он занимает сторону Солженицына.

Возмущенный определением Сахарова исторической роли славянофилов как "зла", Осипов указывает, что не все они были реакционерами. Он поддерживает политический идеал славянофила Николая Данилевского (1822-1885), представляющий собой сочетание национализма и либерализма. В наши дни он видит в лице Солженицына тот вид патриотизма, в котором "национализм и либерализм органично переплетаются всеобъемлющей любовью к своей стране", и в заключение говорит, что "программа Солженицына ‒ это путь к спасению".

XV. Осипов о миссии России как христианской страны

Последнее сочинение Осипова, которое мне удалось увидеть, было его рождественское послание в декабре 1976 года. Он от души поблагодарил всех, кто послал ему приветствие, и выразил сожаление, что его критики на свободе повторяют те же слова, что и его тюремщики, а именно: обвинения в мракобесии и шовинизме. "Бог мне свидетель", ‒ отвечает он своим критикам, ‒ "мое сердце никогда не пылало гордостью, и никогда надменно не парило над какой-либо нацией или человеком". Тем не менее, он подтвердил свою приверженность той разновидности русского национализма или русизма, которая утверждает веру в особую миссию России как христианской страны. "Если мир ‒ ад, ‒ говорит Осипов, ‒ то Россия ‒ ясли, в которых должен родиться Христос".

Можно соглашаться или не соглашаться с тем, что пишет Осипов, но в нем нельзя не признать одного из самых смелых, стойких, благородных и энергичных поборников свободы слова в СССР. Будучи таковым, он является выдающимся защитником прав человека в России и за ее пределами. По существу, он не кто иной, как узник совести, поскольку он никогда не пропагандировал насилие или революцию и всегда действовал открыто и в рамках буквы советского закона. Он жертва и мученик тоталитарной идеологии марксизма-ленинизма, которая не терпит никаких других идей.

XVI. Вектор развития России

Когда я обозначил основной вектор духовного развития Осипова "От атеизма к христианству", имелось в виду, что  всем этим путем от начала до конца  должен был пройти СССР, включая постсоветскую Россию.

Можно было бы также назвать это постепенным отходом от официального и строго навязываемого марксизма-ленинизма с возвратом  к своей этнической, культурной и религиозной идентичности. Конечно, речь идет не о восстановлении старой России, а скорее, о возрождении ее сущности, воплощенной в литературе, культуре и духовной жизни, включая христианство, но не в ее официальной бюрократической Православной Церкви, подчиненной атеистическому богоборческому советскому государству.

Осипов был не первым, кто призывал страну двигаться в этом направлении. Солженицын сделал это раньше и наиболее красноречиво в своем Письме вождям советского союза, написанном в 1973 году незадолго до того, как его выгнали из страны. Он не просил их уйти в отставку, отказаться от своего марксизма-ленинизма и провести свободные выборы. Ничего из этого не было: он просто призвал их позволить обычным патриотически настроенным русским верующим подниматься по служебной лестнице и занимать государственные посты. Он также просил разрешать "пограничным республикам" провести референдум, если бы они захотели отделиться.

В 1974 году Солженицына и его семью депортировали в Германию. Тем не менее, давление недовольства внутри СССР росло. Советские власти пытались ослабить давление, разрешив отдельным диссидентам покинуть Советский Союз. Введенная с 1973 года поправка Джексона-Вэника позволила тысячам советских евреев уехать, и многие из них отправились не в Израиль, а в США. Все чаще и чаще в колледжах США можно было увидеть бывших советских граждан еврейского происхождения. Стена отчуждения между двумя участниками холодной войны постепенно разрушалась. Этой главой я заканчиваю первую часть, состоящей из воспоминаний 1978 года об Осипове, далее следует «спор» Краснова  с Солженицыным.

(Продолжение следует)