Нет ничего ошибочнее предрассудка, в силу которого неограниченная монархия считается синонимом народного рабства, а республика и конституционная монархия – синонимом свободы.
Московское самодержавие было созданием великорусского государственного гения… Если бы Россия не была неограниченной монархией, она никогда не приобрела бы всемирно-исторического значения… Наше самодержавие – это разум и воля целой нации, олицетворенные в одном человеке… Россия будет принадлежать русскому народу, создавшему Империю, лишь до тех пор, пока ею будут управлять самодержавные монархи.
Н.И. Черняев
Среди русских философов Серебряного века, многие, к сожалению, до настоящего времени остаются почти в полном забвении и известны лишь узким специалистам. А между тем это авторы, крайне важные для русского национального и духовного возрождения уже в наше время. Они остаются малоизвестными именно по этой причине – поскольку до настоящего времени Серебряный век как культурная эпоха был почти «монополизирован» авторами светского и западнического направления. Однако на самом деле в эпоху Серебряного века происходил не только расцвет светской русской культуры и литературы, но и мощное религиозное возрождение.
Одним из таких авторов является Николай Иванович Черняев (1853–1910) – яркий философ, исследователь метафизических оснований русской монархии. Он родился в старинной дворянской семье, окончил юридический факультет Харьковского Императорского университета, в 1875 г. был оставлен на факультете для приготовления к званию профессора в области истории русского права и командирован в С.-Петербургский университет для занятий под руководством профессора В.И. Сергеевича. В 1878 году Н.И. Черняев подготовил магистерскую диссертацию по истории русского права «Земские соборы Московского государства в XVI и XVII столетиях», однако его попросили исправить текст в соответствии замечаниями профессора И.И. Дитятина, который в соответствии с западнической точкой зрения считал, что при «московской централизации» не могло развиться самоуправление общин и городов. Н.И. Черняев был с этим не согласен и ничего исправлять не стал, и 17 мая 1878 года подал прошение об увольнении его от звания стипендиата Харьковского университета по истории русского права [4, с. 7]. Этот факт показал его большую убежденность и принципиальность, а его точка зрения во многом опередила концепцию «Народной монархии» И.Л. Солоневича.
С 1881 г. он начинает заниматься публицистикой в журнале «Южный край», параллельно работая в присяжной адвокатуре. Н.И. Черняев, будучи одним из идейных руководителей газеты, публиковал здесь многочисленные статьи о театре, гастролях, искусстве и т. д. за подписью «Н.Ч.», показывая свою широкую эрудицию. О родном городе он писал в серии «Из харьковской летописи» за подписью «Престарелый библиограф». С 1896 года, начиная с воспоминаний о Ю.Н. Говорухе-Отроке, он стал подписываться «Н. Черняев». Важными стали его публикации о пребывании на харьковской кафедре архиепископа Филарета (Гумилевского), о св. прав. Иоанне Кронштадтском (биографический очерк с примерами об исцелении больных), о большой народной любви в Харькове к кронштадтскому пастырю. Св. прав. Иоанн Кронштадтский во время одного из своих приездов в Харьков в июле 1890 г. посетил редакцию газеты «Южный край» [4, с. 9].
В 1890 г. по предложению Ю.Н. Говорухи-Отрока он начинает печататься в «Русском обозрении» – печатном органе правых сил. В 1895 г. в этом журнале выходит его центральная работа «О русском самодержавии» – первое систематическое произведение о монархии в России, предварившая сочинения Л.А. Тихомирова. В 1890-е гг. Н.И. Черняев тяжело заболевает, у него наступает паралич тела, лишь позднее к нему возвращается подвижность рук. В 1901 г. выходит в свет еще одно его исследование сущности русской монархии – «Необходимость самодержавия для России. Природа и значение монархических чувств». В 1905 г. он перестает сотрудничать с газетой «Южный край», поскольку ее содержание приобретает лево-либеральное направление. В 1907 г. Н.И. Черняев публикует сборник «Из записной книжки русского монархиста». С 1905 г. Николай Иванович стал активным членом харьковского отдела «Русского Собрания» и до последних дней жизни был горячим защитником необходимости самодержавия в России как оплота ее существования наряду с Русской Православной Церковью.
В настоящее время в научной литературе существует всего несколько обзорных статей о наследии Н.И. Черняева. Так, А.А. Васильев в статье «Мистические основы русского самодержавия в учении Н.И. Черняева» отмечал, что среди «незаслуженно забытых фигур в русской правовой мысли – создателю мистико-поэтической концепции русского самодержавия Н.И. Черняеву... принадлежит одна из первых в России работ, обосновывающих проникновение монархического начала в русское правосознание, что позднее нашло окончательное завершение в идее русского монархического правосознания И.А. Ильина… По мысли публициста, самодержавие в России – условие существования в России непоколебимой веры, единства и неприкосновенности страны. При ослаблении самодержавия рухнет вся Россия, но она всякий раз возрождалась и восстанавливалась после крушения и смут. Возможно, пророчества Н.И. Черняева сбудутся, поскольку без самодержавия в России нет ни православной веры, ни русской народа» [3, с. 29; 32]. А.А. Васильеву принадлежит также и параграф о Н.И. Черняеве в учебнике по истории русских правовых учений [2].
Н.А. Ананьев в статье «Идейно-политическая концепция Н.И. Черняева» также писал о мыслителе, что «его обширное публицистическое наследие еще ждет своего исследователя» [1, с. 109]. Д.М. Софьин в статье «Консервативно-монархический дискурс: представления российских консерваторов конца XIX – начала XX веков об императорской власти» отмечает, что «Н.И. Черняев был полностью лишен национальной или религиозной предубежденности. Именно он в заметке “О монархизме русских евреев-талмудистов”… обратил внимание общественности на консервативно-монархическую пропаганду, которую вели иудейские священнослужители в интересах российской императорской власти» [7, с. 52]. Наиболее обстоятельный очерк концепции Н.И. Черняева до настоящего времена принадлежит А.Д. Каплину [5].
Впервые труды Н.И. Черняева были переизданы стараниями М.Б. Смолина в 1998 г. [9], а в 2011 г. Институтом русской цивилизации. В данной статье мы рассмотрим те метафизические основания работ Н.И. Черняева, которые делают его представителем русской философии Серебряного века.
Принципиальным является тезис Н.И. Черняева о том, что только монархия является типом государства, отвечающего христианскому духу и мировоззрению, поскольку монархия не только установлена Самим Богом в Ветхом Завете и заповедь служения Кесарю дана в Новом Завете, но и по сути своей, «христианство по духу своему не может поощрять и развивать республиканские, демократические и аристократические инстинкты» [8, с. 122]. Вместе с тем, вопреки христианскому учению, отмечает он, «можно найти охотников исправлять и дополнять русский государственный строй по иноземным образцам, с совершенным презрением к русской истории, к русскому быту и к потребностям русского народа и Империи» [10, с. 20]. Это объясняется в первую очередь их невежеством и легкомыслием, поскольку «наши реформаторы не углублялись в даль времен и черпали свои преобразовательные планы из одних газет да из самых расхожих брошюр и учебников по государственному праву, пополняя свою легковесную эрудицию увеселительными поездками за границу» [10, с. 21].
Для правильного понимания сущности монархической власти следует исходить прежде всего из принципиальных исторических фактов. В первую очередь, из того факта, что Россия как великая страна и цивилизация была создана именно монархической формой правления, а все примеры её ослабления всегда приводили и к краху самой русской государственности. «Чем же объясняется, – спрашивает Н.И. Черняев, – что царская власть в России с каждым годом усиливалась и крепла, несмотря на то что ей приходилось иметь дело и с такими эпохами, как Смутное время, и с тысячами самых тяжких испытаний? Тем, что русское самодержавие органически развилось в России, тем, что оно пустило глубокие корни в русскую почву и вполне отвечает потребностям русского народа и государства, как определились они под взаимодействием географических, этнографических, исторических и культурных условий. Только грубое невежество и узкое доктринерство могут считать наше самодержавие делом случая и чем-то таким, что может быть изменено или устранено по произволу» [10, с. 22].
Это «грубое невежество и узкое доктринерство» по отношению к самодержавию господствует у «интеллигенции», которая изначально по причине утраты христианской совести противопоставила себя государству: «Наше общество, говоря вообще, еще неясно сознает государственные задачи своей родины и поэтому сплошь и рядом увлекается антирусскими стремлениями. Декабристы серьезно мечтали о расчленении России на составные части... В начале шестидесятых годов сочувствие польским притязаниям считалось у нас признаком хорошего тона... “Обрусейте сами, – говаривал покойный И.С. Аксаков русским образованным людям, – и вы легко обрусите наших инородцев”» [10, с. 27]. Поэтому, как ни парадоксально на первый взгляд, но просвещение в этом вопросе требуется вовсе не для якобы «необразованного» народа, но для якобы «образованной» интеллигенции. Здесь произошло искажение и подмена самого понятия «образованность». Интеллигенция грамотна и читает книги (хотя чаще всего, далеко не самые лучшие), а народ в XIX веке еще был в большинстве своем не грамотен и книг не читал. Однако образованность на самом деле состоит совсем не в этом. Образованность – это формирование у человек целостного образа мира на основе познания Бога и высших нравственных законов. Эта образованность была у неграмотного народа, но почти отсутствовала у «интеллигенции».
Образованность русского народа состоит в его глубоком нравственно-религиозном и монархическом мировоззрении, а явная необразованность интеллигенции – в отсутствии и того, и другого. «Русский народ, – пишет Н.И. Черняев, – монархист до мозга костей своих и уже давно усвоил себе монархические убеждения, забыв удельно-вечевые порядки и удельно-вечевую свободу, сплошь и рядом переходившую в бестолочь и анархию. Побеседуйте с русским крестьянином о государственном устройстве России и других земель, и вы убедитесь, что он чтит только самодержавие и иного режима не хочет» [10, с. 161]. Это результат исторического опыта, который стал частью народного мировоззрения. Но ещё более глубокой основой его монархического мировоззрения является христианское понимание сущности власти. «Христианству не было надобности давать миру какой-либо новый политический идеал организации государств. Он был начертан уже в Ветхом Завете. Царь Давид и другие мудрые и благочестивые ветхозаветные цари чтились христианами так же, как и евреями. Цари-Помазанники – вот те властелины, к которым тяготели христиане более, чем ко всяким иным правителям. Повелев воздавать Кесарево Кесарю, Иисус Христос тем самым произнес осуждение восстаний против кесаря и каких бы то ни было посягательств на его права» [10, с. 124], – пишет Н.И. Черняев. В свою очередь, сама история показывает, что «самодержавие может быть только там, где Православие. Это обобщение можно назвать, в применении к христианскому миру, историческим законом. Вся русская история служит доказательством неразрывной связи, существующей между Православием и неограниченной монархией» [10, с. 129]. Важно понимать русский исторический опыт.
Н.И. Черняев выделяет и ряд прагматических причин, по которым самодержавие получило особое развитие в России: «постоянная опасность извне была одной из главных причин колоссального развития русского самодержавия» [10, с. 24]. Поэтому «если бы у нас не было самодержавия, Россия никогда не сплотилась бы в один политический организм... собирателями русских земель сделались самодержавные московские князья. Не стесненные ни капризами народа, ни аристократическими притязаниями бояр, они могли неуклонно следовать раз усвоенной системе и добиваться своих целей из поколения в поколение, пользуясь всеми выгодами своего положения. Это давало им громадные преимущества перед соперниками и врагами» [10, с. 27-28]. Именно «в московском самодержавии заключается разгадка и того торжества, каким закончилась многолетняя борьба России с ее исконными врагами – татарами и поляками. Если бы в Польше королевская власть не пала так низко, России нелегко было бы сломить Посполитую Речь и сначала отторгнуть от нее Малороссию, а затем, в XVIII столетии, приступить к разделу остальных земель польской короны. Россия вела борьбу с Польшей, действуя как один человек, беспрекословно повинуясь велениям царской власти; поляки же связывали своих королей по рукам и ногам, бесчинствовали на сеймах и, дорожа всего более шляхетскими вольностями, довели свои вооруженные силы до сущего убожества» [10, с. 28-29].
Поэтому самодержавие в России не было «надстройкой» над народным «организмом», а было им порождено как его естественная и самая эффективная, исторически проверенная и отточенная форма. «Московское самодержавие, – обобщает Н.И. Черняев, – было созданием великорусского государственного гения. Вот почему великорусское племя и сделалось объединителем всей России и получило такую притягательную силу для Малороссии» [8, с. 29]. И не только Малороссии, но и вообще более 10 народов России, подавляющее чисто из которых сами просились в её состав, а не были завоеваны (завоевания были редкими исключениями).
Общую закономерность формирования самодержавной власти именно как самой эффективной формы самоорганизации народа в тяжких условиях внешних агрессий и внутренних смут Н.И. Черняев формулирует следующим образом: «Наши предки могли в минуты тяжких испытаний собираться под одно знамя, действовать энергично и сообща даже при отсутствии царской власти, но это было лишь в редких, исключительных случаях, например в 1612 году, и не могло долго продолжаться. Жизнь враздробь, непривычка к совместной деятельности, разбросанность населения на громадном пространстве и т. д., всего же больше – психика русского народа, или, собственно, великорусского племени, которое всегда жаждало живой и твердой власти и, умея прекрасно подчиняться дисциплине, отнюдь не питало склонности к непосредственному вмешательству в дела государства, – все это, вместе взятое, обусловило широкое развитие самодержавия на Руси и сделало его положительно необходимым для нашей родины. Самодержавие сглаживает нашу общественную рознь, сводит к нулю несправедливые притязания отдельных лиц, племен, сословий и областей, входящих в состав Империи, заставляет всех и каждого служить интересам государственного могущества и благоденствия и превращает весь русский народ в один громадный политический организм, единодушно стремящийся к осуществлению своего исторического призвания. Наше самодержавие – это разум и воля целой нации, олицетворенные в одном человеке» [10, с. 37-38].
При этом русский народ всегда жил общинами – то есть в режиме полного самоуправления. Самодержавие было нужно не для управления народом (он управлялся сам), а для наиболее эффективной организации государственной жизни. Самодержавие, вместе с тем, часто обращалось и к народному самоуправлению в виде представительства Земских соборов, которые не были «партиями», а самим народом в лице лучших представителей всех сословий. При этом, отмечает Н.И. Черняев, «Земские соборы никогда не составляли постоянного учреждения. Цари обращались к ним в тех случаях, когда находили это нужным, и не считали мнения соборов для себя обязательными. Земские соборы вышли из государственной практики как учреждения, отжившие свой век, но они никогда не отменялись, ибо, по вышеизложенным причинам, их и отменять не было цели. То, что достигалось прежде посредством земских соборов, достигается теперь посредством печати, высших правительственных учреждений, комиссий, адресов, земских и дворянских ходатайств, опроса сведущих лиц и т.д.» [10, с. 39]. В том числе, еще и до развития самодержавия «Древняя Русь управлялась не вечами, а князьями – Рюриковичами. С утверждением единовластия и с превращением бывших владетельных князей в царские подручники Россия стала быстро возвышаться и скоро сделалась великою державою» [10, с. 132].
После разъяснения этих самых принципиальных вещей, Н.И. Черняев обращается к ходячим предрассудкам интеллигенции. «Нет ничего ошибочнее предрассудка, в силу которого неограниченная монархия считается синонимом народного рабства, а республика и конституционная монархия – синонимом свободы» [10, с. 41], – пишет он. На самом же деле, во-первых, «власть Русского Императора ничем не отличается по своему существу от прерогатив, вверенных наилиберальнейшими конституциями тем лицам и учреждениям, которые ведают законодательство и высшее управление. В Англии, например, королева и парламент, вместе взятые, пользуются теми же самыми правами, какими пользуется в России Император» [10, с. 40]. Во-вторых, ложью является иллюзия всеобщего участия в управлении страной: Народ «не может заниматься политикой и не будет заниматься ею не только теперь, но и в будущем. Ввести в России представительные учреждение значило бы отдать весь народ в кабалу ничтожному по численности богатому меньшинству, которое может посвятить себя политическому карьеризму» [10, с. 158]. Именно от этой кабалы и спасает народ монархия.
Индивидуальная свобода людей «стеснена» государством и законами везде, независимо от формы правления. Однако именно в самодержавной монархии она стеснена намного меньше, чем в республике и монархии конституционной. Чем это обусловлено, Н.И. Черняев объясняет так:
«Ни президенты республик, ни члены парламентов не заинтересованы так близко в судьбах страны, как самодержавный монарх. Все они, как халифы на час, не имеют особенной надобности тревожиться за ее будущность. Если они не отличаются высокими личными качествами, то обыкновенно думают: après nous – le déluge. Для того чтобы подобной точки зрения держался наследственный самодержец, он должен быть чудовищно легкомыслен и развращен, ибо, если у него есть, хотя в слабой степени, любовь к детям и вообще к потомству, он будет прилагать все усилия, чтобы сделать свой народ счастливым, богатым и сильным. Получив власть от предков и имея в виду передать ее потомкам, наследственный самодержец инстинктивно следует внушениям… династической ответственности. Почитая память отца, он старается сгладить его ошибки. Заботясь об участи сына, он старается передать ему дела в полном порядке и по возможности облегчить ему бремя правления. Для самодержавного и наследственного монарха настоящее, прошедшее и будущее государства сливается в одно неразрывное целое, и это более или менее отражается на жизни и деяниях всех самодержцев без исключения, ибо даже в самых порочных и малодаровитых монархах живут те чувства или, лучше сказать, те инстинкты, о которых мы только что говорили. В неограниченных и наследственных монархиях при нормальном положении дел не может быть борьбы за верховную власть. Наследственный самодержец получает ее в силу закона и рождения. Поэтому у него нет и не может быть тех пороков, которыми отличаются честолюбцы, готовые на все, лишь бы подняться вверх. Привыкая с детства к мысли о будущем величии, он постепенно свыкается с ним. Широкая власть и соединенный с ней почет не ослепляют его. Ему нет надобности заискивать у одних, запугивать других, хитрить с третьими, чтобы захватить и удержать власть в своих руках. Он получает ее прямым путем и даже помимо своей воли и относится к ней как к своему прирожденному преимуществу. При переходе власти от одного лица к другому в монархиях не бывает ни подкупов, ни волнений, ни насильственных переворотов. Великий государственный акт совершается сам собою, не ведя за собою ни смут, ни бесплодной затраты общественных сил» [10, с. 46-47].
Приведенный фрагмент можно назвать аксиоматикой монархии – в нем изложены те её сущностные универсальные черты, которые делают эту форму государственности наиболее эффективной. Разрушение монархий связано вовсе не с тем, что им на смену якобы приходят более эффективные формы государства, а как раз наоборот, с тем, что к власти приходят корыстолюбцы и честолюбцы, которым монархия мешала реализовать свои преступные амбиции. Опыт ХХ века показывает, что на смену монархиям, как правило, приходят преступные тоталитарные режимы, который несут с собой войны и геноцид народа. Основной сущностный закон монархии состоит в том, что царь относится к народу как детям, а к государству – как к личному хозяйству. Т.е. такой тип государства построен по модели большой семьи.
Русская православная монархия была основана на очень высокой политической культуре народа, которая принципиально отличается от типов политической культуры, рассматриваемых в рамках западной традиции. Если в последней политические формы в первую очередь стремятся обеспечить максимальный контроль над властью, то есть основаны на принципе фундаментального недоверия к власти, то русская политическая культура, наоборот, основана на принципе доверия, который не обманывает, поскольку подтверждается практическим опытом. Этот опыт состоит в том, что подавляющее большинство русских монархов были выдающимися деятелями, а некоторые даже святыми, канонизированными Церковью. В рамках такой политической культуры требовался не контроль над ними, а духовное единство царя и народа. Оно существовало до тех пор, пока и народ, и Царь были воспитаны Православной Церковью и были ее верными чадами. Для антихристианских сил основным препятствием в достижении власти и контроля над миром всегда были монархии, поскольку они стояли на страже христианской цивилизации. Монархи еще в начале XX века возглавляли суверенные государства и отстаивали национальные интересы как свои собственные, ибо эти интересы автоматически совпадали: без своей страны монарх – никто. Они консолидировали национальную элиту и общество в целом. Они стояли на защите христианских ценностей, опираясь не только и не столько на аристократию, но в первую очередь, на весь христианский народ. Они же инициировали и направляли экономические и социальные реформы – такие, как отмена крепостного права, расширение гражданских прав и т.д., задавали самый лучший вектор развития страны.
Монарх являлся суверенным правителем, мало зависимым от любых внешних и внутренних сил (наднациональных, финансовых, лоббистских или революционных групп). По крайней мере, зависимость президентов и прочих выборных лиц от финансовых и медийных магнатов, лоббистских групп, на порядки выше. Монарх с рождения воспитывался с осознанием своего статуса. Он управляет этой страной и ее народом, как и ряд его предков. Независимо от того, альтруизм или тщеславие руководят им, его «происхождение обязывает», источник его власти также является и источником его обязательств, вплоть до отдачи жизни. Так, в России, на своем «боевом посту», с начала XIX века погибло трое монархов из шести: Павел I, Александр II и Николай II. Благодаря своему статусу (хозяин всего), монарху не было нужды «воровать» – ибо воровать монарх мог только у себя самого. Переписывать активы на родственников до последующих выборов имеет смысл только для «демократически избранных» правителей. Монарха невозможно «купить» и очень сложно шантажировать. Главный практический закон монархии, который сделал её самым эффективным из всех возможных способов правления – это личная заинтересованность монарха в благополучии народа и государства в целом, а не каких-то отдельных групп. Нет смысла помогать одним за счет других, поскольку это приведет к краху. Помогать имеет смысл только всем сразу в равной степени – то есть по принципу справедливости. Ничего подобного нет при демократии, где все движется борьбой частных и групповых интересов. Монарх – как и крестьянин на своей земле – стремится приумножить свое хозяйство (страну), чтобы передать его детям. Любые проблемы в стране – это автоматически его личные проблемы, это его личный ущерб, которые он стремится всеми силами предотвратить.
Все остальные жители страны были его подданными – то есть находились под его личной защитой – независимо от знатности и богатства, так что монарх отстаивал интересы всех сословий и классов, был фигурой над ними. Монархи получали наилучшее возможное образование, его воспитывали лучшие учителя. Монарх не должен быть лучшим, наиболее талантливым и компетентным во всем. К его услугам – министры, полководцы, ученые и другие представители как элиты, так и низов. Наполеону не требовалось быть автором «Кодекса Наполеона», для этого были юристы. Николай II поручал разработку реформ Витте (финансовая реформа) и Столыпину (аграрная реформа). Над реформами всегда работал коллектив профессионалов, по «монаршьей воле» (часто даже вопреки желанию самих исполнителей и вопреки выгодам влиятельных лоббистских групп). Все это понятно людям, которые знают реальную историю, а не неё лживые подмены. Но в наше время таких людей мало. Для большинства же решающим является очень простой аргумент: если большинство монархий пали, значит, их время закончилось. Однако такой «аргумент» на самом деле легко опровергнуть лишь простым вопросом: а что пришло на смену монархиям – разве некий идеальный строй? На этот вопрос подавляющее большинство людей ответит отрицательно. Тогда совсем уже не трудно прийти к естественному выводу о том, что монархии были уничтожены вовсе не потому, что они были плохие, а наоборот, именно потому, что мешали захватить власть явным преступникам.
Есть затруднения и для христиан, которые воспринимают всё в истории как волю Божию. Но нужно понимать, что воля Божия бывает не только в благах, но и в наказаниях за грехи. Монархии были уничтожены вовсе не потому, что якобы «Бог был на стороне революционеров», как думают некоторые недалекие люди. По той же логике абсурда нужно тогда сказать, что Бог был «на стороне» не Христа, а тех, кто Его распял – они ведь «победили». Бог вообще не бывает на «чьей-то стороне», это дикое языческое представление о Боге. Истинный Бог на стороне каждого из нас, поскольку умер за каждого. Но Бог часто попускает кары на народ, которые отступил от веры и Церкви. Именно это произошло в России ХХ века, а еще раньше – в Европе, начиная с безбожной Французской революции.
Для Н.И. Черняева важнейшим предметом исследования являются нравственные основания русской православной монархии. В своей работе он приводит важные слова Т. Карлейля из его письма А. Герцену: «Ваша Родина имеет талант, в котором она первенствует и который дает ей мощь, далеко превышающую другие страны, талант, необходимый всем нациям, всем существам, беспощадно требуемый от них всех под опасением наказаний, – талант повиновения, который в других местах вышел из моды, особенно теперь. И я нисколько не сомневаюсь, что отсутствие его будет, рано или поздно, вымещено до последней копейки и принесет с собою страшное банкротство. Таково мое мрачное верование в эти революционные времена» [10, с. 137]. В наше время понятно, что эти слова Т. Карлейля полностью сбылись и оказались пророческими. Запад как цивилизация дошел до крайней точки своего нравственного падения и саморазрушается. В то же время Россия, не смотря на все катастрофы, которые произошли с нею в ХХ веке, выжила, возрождается и успешно противостоит очередной агрессии Запада.
«Талант повиновения», о котором писал Т. Карлейль, есть не что иное как соединение христианского смирения и мирского подвига служения Родине. Это высшая форма проявления нравственной свободы человека и целого народа. Об этом особом нравственном таланте русского народа ярко и точно написал О. Мандельштам: «России присуща нравственная свобода, это дар русской земли, лучший цветок, ею взращенный…она равноценна всему, что создал Запад в области материальной культуры» [6, с. 33].
«Талант повиновения, – писал Н.И. Черняев, – очень сложный талант, он может принадлежать только великому народу. Этот талант слагается из сознания необходимости дисциплины, любви к родине, доходящей до полного самоотречения, умения бороться с эгоизмом и побеждать его, из отвращения к красивым фразам и позам и из способности возвышаться в нужных случаях до героизма, исполненного искренности и простоты и чуждого всякой аффектации. Талант повиновения превращает целую нацию в твердо сплоченный стан, одушевленную одною мыслью, одним заветным стремлением. Монарх, управляющий народом, которому свойствен талант повиновения, несокрушим в борьбе с врагами и может творить чудеса на поприще гражданственности и культурных успехов» [10, с. 137-138].
Источник нравственных талантов русского народа, конечно же, в первую очередь, был в его православной вере; но весьма важную роль для его формирования играли и суровые природные условия жизни. Н.И. Черняев видел «большую аналогию в распределении работы крестьянина в течение года и работы политической жизни нашей народности. В течение всей зимы, значительной части осени и весны, крестьянин, особенно Центральной черноземной России, делает очень мало; зато в страдную пору он трудится не редко по 18 часов в день, исхудает, истощится, но произведет такую работу, которая совершенно не по силам западному европейцу, не выработавшему приспособленности к тому, чтобы одним махом сделать то, что гораздо легче делается путем более слабых, но в то же время правильнее распределенных усилий» [10, с. 140]. Это наблюдение Н.И. Черняева особенностей русского национального также весьма важно для понимания русской истории.
Еще один важнейший фактор становления русского самодержавия – географический. «Россия не только европейская, но и азиатская держава, – писал Н.И. Черняев, – Ей нельзя поэтому иметь режим, который был бы чужд и непонятен не только громадному большинству русского народа, но и тем азиатским племенам, которые живут в пределах Империи... Азиаты привыкли видеть в русском монархе Белого Царя, держащего в своих руках все милости и все грозы могущественного самодержавия. Если бы Император Всероссийский сделался конституционным Государем, он утратил бы всякое обаяние в глазах сибирских, туркестанских, кавказских и закавказских инородцев» [10, с. 141].
Далее он приводит следующее рассуждение из брошюры князя Э. Ухтомского «К событиям в Китае»: «Восток верит не меньше нас и совершенно подобно нам, верит в сверхъестественные свойства русского народного духа, но ценит и понимает их исключительно, поскольку мы дорожим из завещанного нам родной стариной самодержавием. Без него Азия не способна искренно полюбить Россию и безболезненно отождествиться с нею. Без него в Европе, шутя, удалось бы расчленить и осилить нас, как это ей удалось относительно испытывающих горькую участь западных славян» [10, с. 142]. Лишь самодержавная форма правления, по Н.И. Черняеву, может обеспечивать авторитет России на Востоке. Народы Востока, входящие в состав Российской Империи, так и находящиеся за ее пределами, потеряют уважение к России, если монарх станет ограниченным.
Автор этой брошюры князь Э.Э. Ухтомский сопровождал цесаревича Николая Александровича (будущего Императора Николая II) в его путешествии по странам Азии и Африки, а затем стал редактором «Санкт-Петербургских ведомостей». Он писал, что Восток ментально очень близок России, как и Россия Востоку (в отличие от Запада). По его словам, на Востоке, как и в России, «верховный правитель есть именно и только Помазанник Божий. Индусы видят в нем воплощение Шивы или Кришны Вишну, китайцы – отражение Неба, здешние туземцы [в Японии] потомка “богини солнца”, монголы и тибетцы – творческий луч от существа Будд и т.д. В идее все сходятся: престол и скипетр по воле неисповедимых судеб могут становиться уделом и неотъемлемым атрибутом лишь избранных исключительных натур, которые сразу – с детских лет – вступают в область чисто материальной действительности и сложных отношений к человечеству вообще, сохраняя тайные прочные нити непрерывного соприкосновения со сверхчувственною природою вещей» [8, с. 90-91]. Именно поэтому русский «Белый Царь» принимается народами Востока как законный и священный Государь всей земли.
Однако здесь Н.И. Черняев, в отличие от Э.Э. Ухтомского, как раз упускает из виду главное – религиозное – основание политической культуры народов Востока. «Разгадка, – пишет он, – почему Россия должна нерушимо сохранять cамодержавие, помимо всего прочего для Азии, которою мы должны дорожить, очень проста: Восток охотно покоряется только силе» [10, с. 143]. Однако это принципиально ложный вывод Н.Е. Черняева. Европейцы покорили Индию и разгромили Китай в «опиумных войнах» ещё большей силой, чем имеет Россия в Азии. Однако не смотря на эту ещё большую силу, они вызвали у народов Азии только ненависть и презрение. Нет, в самом основании отношения Востока к русскому царю лежит вовсе не преклонение перед силой – это как раз намного более свойственно европейцам, у которых к тому времени уже во многом атрофировалось религиозное мышление – а сила нравственная. Здесь важно одно свидетельство, которое сам Н.И. Черняев цитирует у Э.Э. Ухтомского: «рассказ нашего маститого поэта А.Н. Майкова о том, как он допрашивал европейски образованного киргизского султана Валиханова, – имя которого хорошо известно следящим за новой жизнью в нашей Азии, – что у него за философия истории. Сын Турана лишь на минуту задумался и с одушевлением изрек: “Всемогущий Бог даровал мировое владычество моему предку Чингисхану: за грехи оно отнято у его потомства и передано Белому Царю. Вот вам моя философия истории!”» [10, с. 143].
Однако несмотря на эту ошибку, Н.И. Черняев, тем не менее, делает совершено правильный и даже, к сожалению, пророческий общий вывод: Россия «будет принадлежать русскому народу, создавшему Империю, лишь до тех пор, пока ею будут управлять самодержавные монархи. Кто дорожит национальностью Русского государства, тот должен дорожить и русским самодержавием. Ему одному обязан русский народ тем, что наши инородцы не сплотились в одно целое и не хозяйничают в России, как в своем собственном государстве» [10, с. 119]. Так и произошло в ХХ веке, когда после падения монархии русские перестали быть хозяевами своей страны.
Общий вывод о сущности самодержавия, о его главном принципе и о той основополагающей роли, которую оно сыграло в русской истории, Н.И. Черняев делает так: «Без самодержавия Россия не могла бы раздвинуть свои пределы от Балтийского и Черного морей до Восточного океана и пережить благополучно и татарское иго, и нашествие Карла 12, и 1812 год, и Крымскую кампанию. Из всех своих испытаний Россия выходила с обновленными силами и заняла столь почетное положение среди великих держав только потому, что она не знала и не знает многовластия и в трудные минуты внешней обороны действовала и действует, как один человек, в точности исполняя веление своих государей. Если бы Россия не была неограниченной монархией, она никогда не приобрела бы всемирно-исторического значения» [10, с. 145].
Н.И. Черняев приводит ценные размышления А.М. Бакунина, одного из дипломатов времен Александра Первого, из его письма к М.Н. Муравьеву: «самодержавие представляется у нас явлением не столько необходимым или нужным для интересов династических, сколько потребностью для народа и безопасности государственной... Учение о происхождении верховной власти у нас совсем иное, чем в Западной Европе. Там оно имеет основу гражданскую, у нас же – чисто нравственную, патриархальную. Поэтому связь между монархом и народом у нас несравненно крепче и безопаснее от попыток всяких антрепренеров конституций, чем в других странах... Поэтому для всякого честного и просвещенного человека существует только один путь – посильное поддержание власти» [10, с. 160].
Вместе с тем, именно необходимость высоких нравственных оснований для монархии и делает её уязвимой – ведь нравственное падение народа с неизбежностью приводит к падению монархии. Нравственная деградация части народа – главная причина всех «революций». Как пишет об этом Н.И. Черняев, «нет формы правления, более устойчивой при одних обстоятельствах и менее устойчивой при других, чем неограниченная монархия. Неограниченные монархии, опирающиеся на любовь и преданность всего народа, без различия богатых и бедных, знатных и незнатных, образованных и простецов, покоятся на незыблемых основах. Неограниченные монархии, не имеющие опоры в сердцах и умах подданных, построены на песке и могут рухнуть от первого, самого ничтожного толчка... Самодержавие может быть жизненно и сильно только там, где оно утверждено на свободном признании народа, на убеждении народа в его необходимости» [10, с. 195].
Тем самым, даже практическая польза монархии, защита ею свобод и сил народа, сами по себе ещё не обеспечивают её устойчивости. Кроме этого, в основе монархии всегда лежит самое глубокое, «эзотерическое» основание – религиозная жизнь народа. В главе «Мистика русского самодержавия» Н.И. Черняев писал: «все великое, священное земли имеет мистическую сторону. Мистика составляет принадлежность не только каждой религии, не только таинств, но и науки. Пытливая мысль человека, старающаяся разрешить все «проклятые вопросы», в конце концов неминуемо приходит к вопросу о начале всех начал, к задаче, которая не дается ни умозрительному, ни опытному знанию» [10, с. 245]. Соответственно, «в монархии есть что-то загадочное, даже, по-видимому, несообразное; но именно в этом и заключается тайна ее превосходства. Всякое таинство кажется нелепостью; и, однако же, таинство непременно есть во всем, что глубоко и в жизни, и в науке, и в государстве» [10, с. 248].
Действительно, «монархический принцип заключает в себе много таинственного, много такого, что может быть понято и оценено надлежащим образом только путем пытливых размышлений и пристального изучения истории. Беспрекословное повиновение миллионов одному человеку и их преданность монарху представляет явление настолько поразительное, что его нельзя объяснить никакой “хитрой механикой”. Неограниченная монархия вообще и русское самодержавие в частности не могут не казаться делом сверхестественным, которое удовлетворительно объясняется только участием Провидения в судьбах народов... Государственное устройство, имеющее религиозную основу, не может не иметь мистического оттенка: его имеет и русское самодержавие, ибо оно построено на убеждении, что Император и Самодержец Всероссийский – Помазанник Божий, что Он получил власть от Бога, что Он Монарх Божиею милостию, что сердце Его в руце Божией. Мистика русского самодержавия всецело вытекает из учения Православной Церкви о власти и из народных воззрений на Царя как на “Божьего пристава”» [10, с. 249-250]. Феномен монархии Н.И. Черняев прямо называет действием Бога в истории, в особенности же это касается русского самодержавия как православной монархии – прямого продолжения царства богоизбранного народа, установленного Самим Богом ещё в Ветхом Завете.
Такое библейское понимание русского самодержавия как священного православного Царства глубоко укоренилось в сознании русского народа: «Русские люди всегда видели в своих государях не только источник власти, но и источник справедливости, гармоническое сочетание силы и правды и вместе с тем его олицетворение» [10, с. 436]. Особое яркое выражение этот аспект народного сознания приобрел в великой русской поэзии: «Все даровитейшие русские поэты, начиная с Ломоносова и Державина и кончая А.Н. Майковым, воспевали величие царской власти» [10, с. 159].
Как пишет Н.И. Черняев, «граф А.К. Толстой в одном из писем к жене, говоря о своих политических убеждениях, заметил, что он поэт и потому не может не быть монархистом. Всеобщая история литературы свидетельствует, что поэты всех времен и народов могли бы сказать о себе то же самое, ибо их любимыми героями были цари и царицы, а любимыми сюжетами – воспроизведения подвигов, успехов и несчастий монархов. Чем объясняется такое тяготение поэтов к носителям монархических начал? Тем, что эти начала исполнены поэзии... Иной стих Пушкина или Жуковского объясняет цель и сущность русского самодержавия гораздо лучше, чем может объяснить ученый трактат» [10, с. 262]. Опубликованные Н.И. Черняевым в 1901 г. очерки монархических воззрений ряда русских мыслителей, писателей, общественных деятелей не претендовали, по словам автора, «ни на полноту, ни на цельность», и представляли отрывки из неизданного им сочинения «О развитии монархических начал в русской литературе». Однако этот аспект наследия Н.И. Черняева требует уже отдельного исследования.
Н.И. Черняев обобщил в своих трудах важнейший исторический опыт русского государства и русского народа в виде ряда четких закономерностей, которые указывают на оптимальность для России самодержавия как самой эффективной и нравственной формы правления, основанной на христианском мировоззрении. В его работах содержатся четкие формулировки, которые требуют актуализации в наше время как «ключ» к понимаю сущности русской государственности.
Литература
Ананьев Н.А. Идейно-политическая концепция Н.И. Черняева // Русская политология – Russian Political Science. 2017. № 2. С. 107-109.
Васильев А.А. Мистико-поэтическая концепция русского самодержавия Н.И. Черняева // История правовых учений России. Учебник. Том III. XX – XXI вв. / Под ред. В.В. Сорокина и А.А. Васильева. М.: Юрлитинформ, 2014. С. 4-10.
Васильев А.А. Мистические основы русского самодержавия в учении Н.И. Черняева // Общество и право. 2011. № 4 (36). С. 29-32.
Каплин А.Д. Предисловие // Черняев Н.И. Русское самодержавие. М.: Институт русской цивилизации, 2011. С. 5-19.
Каплин А.Д. «Русским… стыдно не быть убежденными монархистами»: Николай Иванович Черняев (1853-1910) // Каплин А.Д. Славянофилы, их сподвижники и последователи. М.: Институт русской цивилизации, 2011. С. 534-547.
Мандельштам О.Э. Петр Чаадаев // Полное собрание сочинений и писем: В 3-х томах. Том 2. Проза. М.: Прогресс-Плеяда, 2010. С. 27-35.
Софьин Д.М. Консервативно-монархический дискурс: представления российских консерваторов конца XIX – начала XX веков об императорской власти // “Ars Administrandi” («Искусство управления»). 2011. №1. С. 43-56.
Ухтомский Э.Э., кн. Путешествие Государя Императора Николая II на Восток (в 1890-1891). Т. III, ч. 5: Наша Азия. СПб.; Лейпциг: Ф. А. Брокгауз, 1897. 160 с.
Черняев Н.И. Мистика, идеалы и поэзия русского самодержавия / Вступ. ст. и коммент. М.Б. Смолина. М., 1998. 430 с.
Черняев Н.И. Русское самодержавие. М.: Институт русской цивилизации, 2011. 864 с.
Виталий Даренский
